Two thousand years ago, southern Scotland was part of a great empire, the Roman Empire. About AD 140, a Roman army marched north from Hadrian's Wall and built a new frontier across the Forth-Clyde isthmus, from modern Bo'ness to Old Kilpatrick. In this fascinating new book, David Breeze tells the story of the invasion, the building of the Antonine Wall, its occupation and abandonment. The material used to tell this story includes contemporary coins and literary sources together with the inscriptions and sculpture from the Antonine Wall, as well as the archaeological remains of the monument.The unique distance slabs not only record the process of building, but provide a series of snapshots depicting the preparations, invasion and victory achieved by the Roman army over 1800 years ago and stunning new photography by David Henrie of Historic Scotland illustrates all aspects of this most northerly Roman frontier. These photographs help us to appreciate the Antonine Wall in its landscape and understand the reasons for its construction. Both scholarly and beautifully illustrated, this new book underlines the reasons why the Antonine Wall has been proposed as a World Heritage Site.

Знаменитый эксперт Дронго получил неожиданный заказ. "Винный король" Европы и миллиардер Эдвард Харрисон пригласил его на свою французскую виллу и попросил отыскать крайне важные документы, похищенные из его лондонского офиса. Эдвард подозревает, что это сделал кто-то из его родственников, которые также собраны на вилле. В этот же вечер миллиардера застрелили из пистолета в упор. Преступление произошло в маленькой, изолированной от внешнего мира комнате, а Дронго был буквально рядом с дверью. Но когда, услышав шум, эксперт ворвался внутрь, там находился лишь труп... Куда же делся преступник, и кто это был? Зацепок нет, и Дронго решает прибегнуть к чистой логике…

В Москве в автокатастрофе гибнет гражданка США, дочь видного американского политика. Ее смерть, произошедшая при довольно странных обстоятельствах, и последующая экспертиза вызывают у консульства США массу вопросов. Российская же сторона явно не в состоянии дать сколько-нибудь исчерпывающие ответы, зачастую просто уходя от них. И тогда отец жертвы решает пойти иным путем: он обращается к всемирно известному эксперту Дронго и просит его провести неофициальное расследование. Дронго охотно соглашается, но, едва начав, понимает: он ступил на край пропасти…

Т. 2. - 2008. - 625

Настоящую книгу составили два написанных с семилетним промежутком исследования и введение. Пусть оправданием для построения целого послужат несколько пояснительных слов. В 1938 году в журнале «Zeitschrift fur Sozialforschung» автор опубликовал статью «О характере фетиша в музыке и о регрессии прослушивания». Целью статьи было показать изменение функции музыки в наше время, указать на внутренние перемены, которые претерпевают музыкальные феномены как таковые благодаря их включению в систему массового коммерциализированного производства, и вместе с тем отметить, как воздействие определенных антропологических сдвигов в стандартизованном обществе простирается вплоть до компонентов слушания музыки. Уже тогда автор планировал подвергнуть диалектическому анализу и уровень самого композиторского искусства, всегда оказывающий решающее влияние на состояние музыки. Слишком очевидной представлялась ему власть общественной тотальности даже в таких, казалось бы, производных сферах, как музыка. Он не мог обманываться в том, что воспитавшее его искусство, даже в своем чистом и бескомпромиссном виде не является исключением для всемогущего овеществления, но, напротив, стремясь защитить свою незапятнанность, само же и порождает характерные явления того рода, каким противостоит. Задачей автора было распознать те объективные антиномии, в которых искусство, подлинно хранящее верность своим притязаниям, невзирая на последствия, неизбежно запутывается, попадая в гетерономную действительность, и преодолеть которые можно не иначе, как доведя их до крайности и отрешившись от иллюзий. Эти представления легли в основу работы о Шёнберге, завершенной только в 1940-1941 годах. В то время она оставалась неопубликованной, и за пределами чрезвычайно узкого круга сотрудников Института социальных исследований в Нью-Йорке была доступна лишь немногим. Сегодня она издается в первоначальном виде, с некоторыми добавлениями, касающимися исключительно позднейших сочинений Шёнберга. Уже после войны, когда автор все же решился на немецкую публикацию, ему показалось необходимым добавить к разделу о Шёнберге раздел о Стравинском. Если уж книга высказывалась о новой музыке в целом, то даже ее не склонный к обобщениям и классификациям метод должен был выходить за пределы рассмотрения одной отдельной школы, даже если это единственная школа, которая находится на уровне современных объективных возможностей музыкального материала и бескомпромиссно признает все его трудности. Полярно противоположный метод Стравинского настоятельно требовал истолкования, и не только по причине своей общественной значимости и композиторского уровня - ибо само понятие уровня не может быть выведено из догматических предпосылок и подлежит обсуждению как «вкус», - но, прежде всего, чтобы закрыть удобную лазейку для мнения, будто если уж последовательный прогресс музыки натолкнулся на антиномии, то и от реставрации некогда бывшего, от сознательного отхода от музыкального ratio чего-то следует ожидать. Никакая критика прогресса не может быть легитимной - разве что та, что в условиях господствующей несвободы выявляет его реакционный момент и тем самым безжалостно подавляет всякие злоупотребления на службе у сохранения существующего. Выясняется, что позитивный возврат распавшегося вступает в заговор с деструктивными тенденциями эпохи гораздо основательнее, нежели то, что заклеймено как собственно деструктивное. Сам себя провозглашающий порядок является только прикрытием хаоса. Поэтому если рассмотрение вдохновлявшегося экспрессией, радикального Шёнберга оперирует понятиями на уровне музыкальной объективности, а анализ антипсихологичного Стравинского ставит вопрос об ущербном субъекте, находящемся в центре его oeuvre ', то здесь также действует диалектический мотив. Провокационные черты своего эссе автор не намерен умерять. Может показаться циничным, что после того, что произошло в Европе, и того, что грозит произойти в дальнейшем, он растрачивает время и умственную энергию на распутывание эзотерических вопросов современной композиторской техники. Кроме того, настойчивая эстетская полемичность, присутствующая в тексте, довольно часто обнаруживается там, где она непосредственно говорит о той реальности, которая к этой полемике безучастна. Но, возможно, этот эксцентрический почин все же прольет некоторый свет на положение вещей, хорошо знакомые проявления которого годятся лишь на то, чтобы замаскировать саму ситуацию, и при котором протест слышится только там, где общественное мнение предполагает лишь оторванность от жизни. А ведь это только музыка; каким же в конечном счете должен быть тот мир, где даже вопросы контрапункта свидетельствуют о непримиримых конфликтах! Насколько глубоко должны быть поколеблены основания современной жизни, если ее содрогание и оцепенение все еще подвергаются рефлексии там, куда уже не проникает никакая эмпирическая необходимость, - в области, о которой люди полагают, будто она предоставит им убежище от гнета ужасающей стандартизации, и которая все же исполняет обещанное людям, но лишь тогда, когда отказывается им предоставить то, чего они от нее ожидают. Во вступлении приводятся суждения, связывающие обе части воедино. Вступление должно подчеркнуть единство целого, а различия, тем более - языковые, между ранней и поздней частями сглажены не были. Время, разделяющее моменты возникновения обеих частей, было посвящено растянувшейся на двадцать с лишним лет работе с Максом Хоркхаймером над созданием совместной философии. И хотя автор этих строк один несет ответственность за музыкальный материал, принадлежность тому или иному соавтору конкретных теоретических положений трудно определить. Эта книга может рассматриваться как подвергшийся дальнейшей обработке экскурс к «Диалектике Просвещения». В ней все, что свидетельствует о стойкости, о вере в приносящую помощь силу определенного отрицания, обязано духовной и человеческой солидарности Хоркхаймера.

Первая отечественная монография по послепалеозойским криноидеям посвящена отряду, представители которого ранее почти не были известны из СССР. Полностью пересмотрена классификация, установлен ряд новых таксонов, описана одна треть входящих в отряд видов. Впервые обсуждена филогения, изучена функциональная морфология и экологии, выделены комплексы циртокринид из разных стратиграфических подразделений Крыма. Большое внимание уделено олигомеризации, достигавшей у Cyrtocrinida крайней для иглокожих степени, а также анализу радиальной и билатеральной симметрии. Впервые описаны бесстебельчатые прирастающие криноидеи с одной, двумя и тремя руками. Обсуждены систематическое положение и происхождение современных реликтовых циртокринид. Книга рассчитана на широкий круг палеонтологов, биологов и геологов.

Микола Миколайович Аркас - український письменник, композитор, історик. Основна робота в галузі історії - «Історія України-Русі», написана українською мовою і видана в 1908 р. у Петербурзі. Книга була дуже популярна. За висловлюванням сучасників, «жодна українська книга, крім «Кобзаря», не мала такого успіху, як праця М. Аркаса». Той край, від Карпатських гір і аж до Кубані, звемо ми Україною, а наш народ, що там живе (про инших людей на Вкраїні буде мова далі) звемо Українцями. Се назва добра, стара й найзручніща - так звуть себе наші люде скрізь: чи в Київі, чи в Полтаві, чи в Одесі, чи у Львові (в Галичині), чи в Чернівцях (на Буковині). А проте се одні люде, з однією мовою, з однаковими звичаями, з тією самою культурою. Де-б не жив Українець: чи то на Кубані, чи в Чернигові, чи на Буковині на границі з Румунією - скрізь у нього така сама біла хата з садочком, однакові пісні, звичаї та обряд (наприклад весільний), однаково в хаті й коло хати, - одно слово, видно, що то ті самі люде - Українці, один народ Український, а не Польський, не Московський, чи инший який.

Эта книга представляет собой исследование психологических установок европейцев в отношении смерти и их смену на протяжении огромного исторического периода — от средних веков до современности. Как показывает Арьес, в понимании индивидом и обществом смерти и потустороннего мира проявляется отношение к жизни. Изменение взглядов на человеческую кончину происходило крайне медленно и поэтому ускользало от внимания историков.